Марта Йордан — переводчица Хулио Кортасара, дружившая с ним, — рассказала Анне Матвеевой об истории появления книг писателя на польском языке и их значении, о том, каким он был, о его путешествиях по Польше и о многом другом.
Чудеса происходят чаще, чем мы думаем — надо, как водится, лишь вовремя оказаться в нужном месте. Таким местом стал для меня на сей раз каталонский город Олот. Здесь, среди мирно спящих древних вулканов и сказочных ландшафтов Ла-Гаррочи, работает творческая резиденция Faber. А среди коллег, деливших со мною счастье любоваться пылающим, что твоя лава, каталонским закатом, на сей раз оказались танцоры из Аргентины и Мексики, непальский поэт, живущий в Шотландии, и, главное, Марта!
Марта Йордан, живая легенда: переводчик с испанского на польский, друг Хулио Кортасара и Исабель Альенде, неутомимая подвижница испаноязычного театра… При всем этом о Марте нет даже захудалой страницы в Википедии, и она не считает это хоть сколько-нибудь важным. На Фейсбуке Марты, кстати, тоже нет. Может, еще и поэтому мне захотелось записать наши долгие разговоры и поделиться ими с русским читателем. Кроме того, пани Марта любезно разрешила опубликовать редкие фотоснимки из своего личного архива.
«Друг, выясняется вдруг!»
Наше знакомство с Мартой началось с того, что она заговорила со мной на прекрасном русском языке — и пусть впоследствии мы чаще говорили на английском (так всем было проще), а временами моя собеседница и вовсе съезжала на свой любимый испанский, я была покорена сразу. Более того, готовясь к поездке в Олот, Марта специально взяла в библиотеке польский перевод моей «Лолотты» и проштудировала его от корки от корки. Ну кто перед таким устоит?
— Польские переводы, не сомневайся, великолепны, а в твоей прозе чувствуется заметное влияние Кортасара, — сказала Марта. — Все эти двойники, параллельная история судеб в «Лолотте»… Я даже проверила, какие тексты Хулио ты могла читать в переводе на русский.
— Марта, но ведь Кортасар был культовым автором для моего поколения! Точнее, для тех, кто постарше — свердловские интеллектуалы, чья дата рождения выпала на середину 1960-х, до дыр зачитывали «62. Модель для сборки» и сборник издательства «Прогресс», в серой обложке… Я обожала тогда «хронопов и фамов»… Позднее влюбилась в «Игру в классики», совсем недавно перечитывала…
— Для поляков Кортасар тоже был культовым писателем. Второе издание «Игры в классики», вышедшее в переплете зеленого цвета, в Польше называли «зеленой библией».
Марта, в отличие от меня, человек очень скромный. Ей бы и голову не пришло хвалиться перед коллегами своими переводами аргентинского классика и тем более личным знакомством с ним. Хорошо, что у меня хватило ума спросить: «А ты его знала?»
И вот мы уже разглядываем фото из далеких 1970-х, и я не знаю, не понимаю, о чем спрашивать в первую очередь. Каким он был? Как выглядел? Как вы с ним познакомились? Ты была в него влюблена?.. У тебя есть его подарки или письма?
В какой-то момент я опомнилась, вспомнила правила хорошего тона и профессиональные навыки — и решила начать с самого начала. С биографии Марты Йордан.
Испанский язык
— Я коренная варшавянка. Когда мне исполнилось пять лет, меня стали учить английскому, но я была очень неусидчива, не хотела учиться писать, и спустя год преподаватель отказался продолжать занятия. Но когда я подросла, то продолжила изучать английский — этого хотелось маме. Она мечтала о том, что после средней школы я cтану штудировать английский в университете, но мне самой после двенадцати лет постоянных занятий хотелось выбрать какой-то другой иностранный язык, от английского я слегка устала. К тому же в те годы, а мы говорим про начало семидесятых, у специалистов в английской филологии были ограниченные возможности, не то что сейчас. Работа в школе, преподавание, международная торговля— все это меня не очень привлекало, хоть я и делала успехи.
Чтобы не огорчать маму, я решила сдать экзамен, но впоследствии заняться другим языком. Подумывала изучать итальянский, но для того, чтобы поступить в университет на итальянское отделение, надо было сдать французский, которого я вовсе не знала. Тогда переметнулась к шведскому — мне очень нравилась история викингов, все эти саги… Но, увы, в тот год не принимали на шведское отделение — зачисление происходило раз в два года. И вот тогда я почти сдалась. Решила пойти на английское отделение, начала готовиться к экзаменам, составила резюме — и по чистой случайности встретила девушку, которая собралась изучать испанскую филологию: оказалось, что именно в этом году в университете открывается соответствующее отделение! Я тут же записалась туда, радикально поменяла заявку, сдала английский, историю и была принята. И в итоге стала одним из первых в Польше филологов-испанистов с университетским дипломом.
— Ты сразу поняла, что это — твой язык?
— Да! В это самое время в Польше начинался бум латиноамериканской литературы. Когда я оканчивала второй курс, один из польских журналов объявил конкурс для молодых переводчиков, и мне захотелось в нем поучаствовать. Как раз были летние каникулы. Моя подруга училась в Берлине и познакомилась там с молодым человеком из Мексики — они приехали в Варшаву на Новый год, и этот парень, Илан, подарил мне книгу Хулио Кортасара «Последний раунд», она только-только вышла в Мехико. Она стала моей первой собственной книгой на испанском, поэтому вопрос, что именно переводить, не стоял. Я выбрала три рассказа, переводила их довольно долго и отправила в редакцию, когда до завершения конкурса оставался один день. Более того, я даже на почту прибежала чуть ли не за пять минут до закрытия — очень рисковала! Но я выиграла конкурс, получила главную награду. Меня глубоко затронули рассказы Хулио, и видимо, мне удалось передать свои впечатления в переводе.
— С тех пор ты стала польским переводчиком Кортасара?
– Нет, все было совсем не так. Первым, главным и долгое время единственным переводчиком Хулио на польский была Зофья Хадзиньская. О том, как это случилось, можно написать рассказ, если не роман.
Пани Зофья и сеньор Хулио
— Зофья Хадзиньская родилась в Варшаве в 1912 году. Она получила диплом экономиста, но никогда не работала по специальности — и тем более никогда не планировала заниматься литературными переводами. Зофья эмигрировала в Аргентину вместе с мужем в 1951 году и провела там 12 лет. Разумеется, она выучила испанский язык и хорошо узнала страну, в которой жила. Хадзиньская обладала отличным вкусом, вращалась в артистических кругах — была знакома с Борхесом, Эрнесто Сабато, Витольдом Гомбровичем. Она и сама писала прозу, выпустила книгу, впоследствии стала известна как писатель.
В 1963 году Зофья решила вернуться на родину — как было принято, на пароходе. Дорога в несколько недель, надо чем-то себя занимать… К счастью, одна знакомая еще в Буэнос-Айресе дала Зофье только что вышедшую книжную новинку — это была «Rayuela», «Игра в классики». Кортасар жил тогда в Париже (он переехал туда в 1951 году) — я, кстати, впоследствии побывала в квартире, где была написана эта книга, видела стол, за которым Хулио над ней работал. Но это мы забежали вперед. Пока что Зофья плывет на пароходе из Аргентины во Францию и читает «Игру в классики».
Книга так потрясла ее (Зофья позднее скажет, что стиль Кортасара вливался в ее кровь, как по вене — будто это была инъекция!), что, когда пароход прибыл в Гавр, она нашла парижский номер Кортасара в телефонном справочнике и позвонила ему. Сказала, что мечтает перевести «Игру в классики» на польский — и попросила разрешения.
Кортасар спросил: «А сколько книг вы уже перевели?» Он ведь был профессиональным переводчиком, работал долгие годы на ЮНЕСКО и прекрасно разбирался в тонкостях нашей работы.
Зофья честно ответила, что не перевела ни одной. «Ну тогда я не согласен, чтобы вы начинали с моей самой важной книги. Начните лучше с рассказов — например, из сборника “Тайное оружие”. Потом посмотрим!»
Окрыленная Зофья вернулась в Варшаву, разыскала каким-то образом нужный сборник рассказов, но тут же выяснилось, что прежде чем браться за такую работу — она ведь хотела не переводы в стол делать, а издать книгу! — ей нужно снова получить польский паспорт и удостоверение личности: невозможно было официально работать на издательство, имея иностранные документы. Только ради Кортасара Зофья решилась пройти через эти бюрократические процедуры. Взяла такси в Варшаве, дала таксисту адрес МВД, а тот поинтересовался, зачем она туда едет? Когда Зофья объяснила, что ей нужно отказаться от аргентинского гражданства и вернуть польское удостоверение личности, возмущенный таксист выгнал ее из машины. Пришлось ехать на автобусе. Такое было время.
В конце концов Зофья получила польские документы, добилась заказа от издательства и начала переводить «Тайное оружие». Ей было тогда 55 лет!
Перевод получился превосходный, Кортасар получил в Париже отличные рецензии — и, как обещал, дал Зофье разрешение на перевод «Игры в классики». Эта работа заняла у нее всего три месяца! «Я была как будто в постоянном трансе, словно под воздействием алкоголя», — смеялась потом переводчица.
Первое издание «Игры в классики» вышло в 1968 году, очень трудном для польской истории. Протесты, беспокойное время — всем было не до литературы, и книгу, можно сказать, не заметили. Но зато второе издание в 1974 году принесло Кортасару колоссальный успех и признание в Польше — это была та самая «зеленая библия», на которую молились интеллектуалы.
Вскоре Кортасар впервые приехал в Польшу, лично познакомился и подружился с Зофьей. В Варшаве он бывал в общей сложности четыре раза, чаще всего по весьма приземленным поводам: согласно тогдашним законам, иностранные авторы не могли получать гонорары в долларах — деньги были неконвертируемые. Кортасару, когда он приезжал, выплачивали всю сумму в злотых, и он тратил их в Польше.
Мы с ним познакомились в 1975 году, во время его второго визита в Варшаву.
«Я бы хотел поехать с Мартой по Транссибу…»
После той премии для молодых переводчиков Марта начала сотрудничать с польскими литературными журналами. Еще не окончив университет, она делала переводы с испанского, а также работала для польского министерства культуры как переводчик и гид: сопровождала в поездках по стране гостей из Мексики, Аргентины, Кубы. На переводы Кортасара она не замахивалась — это было прерогативой Зофьи Хадьзинской. Но когда Марта услышала, что Кортасар приезжает в Польшу вместе с другими латиноамериканскими писателями — это было в 1975 году, — она, конечно, захотела его увидеть и послушать.
После той премии для молодых переводчиков Марта начала сотрудничать с польскими литературными журналами. Еще не окончив университет, она делала переводы с испанского, а также работала для польского министерства культуры как фрилансер: переводчик и гид. Сопровождала в поездках по стране гостей из Мексики, Аргентины, Кубы. На переводы Кортасара она не замахивалась — это было прерогативой Зофьи Хадьзинской. Но когда Марта услышала, что Кортасар приезжает в Польшу вместе с другими латиноамериканскими писателями — это было в 1975 году, — она, конечно, захотела его увидеть и послушать.
– Потому что как он пишет, я уже знала! Всегда важно еще и услышать живую речь писателя.
На встречу с Кортасаром в Варшаве пришли тысячи студентов. Даже милиция прибыла — узнать, что случилось и насколько это может быть опасно. Марта с трудом пробралась сквозь толпу желающих услышать классика и поглазеть на него.
— Был отличный контакт между ним и аудиторией. Спрашивали Кортасара обо всем, а он отвечал очень глубоко и прямо. К сожалению, я не могла остаться до конца выступления. Я уже почти пробилась к выходу, как вдруг услышала от кого-то в толпе, что послезавтра «он» будет выступать в редакции того самого журнала, который присудил мне премию! Не было никаких гарантий, что «он» — это именно Хулио, но я решила на всякий случай проверить и в нужный день отправилась в редакцию. Там меня узнали — садитесь, говорят, он скоро придет: действительно, «он»! Кортасар пришел с Угне Карвелис, она тогда была его подругой и агентом. Нас познакомили, он подписал мне книгу, которую я принесла с собой, — написал просто свое имя, ничего больше.
Потом было интервью с журналистами, все сидели за большим столом, Кортасар — рядом со мной. Я не понимала, о чем шла речь, ничего не запомнила…
Он был очень красивый мужчина, хотя ему тогда уже исполнился 61 год. Почти два метра ростом, выразительные руки — я любовалась ими и представляла, как он печатает свои тексты, как его длинные пальцы танцуют по машинке… Все два часа разговора я летала в облаках! Потом они с Угне ушли, а редактор журнала спросил: «Марта, может, ты переведешь наш разговор?» Он, оказывается, был записан на диктофон. Я согласилась, долго-долго расшифровывала текст, потом переводила — и только тогда поняла, о чем шла речь.
Кортасар вернулся во Францию, а я продолжила учиться и работать и, конечно же, отслеживала любую информацию о нем, даже диплом в университете защищала о его творчестве. И вот в 1978 году в Варшаву собрался приехать с выставкой своих работ известный аргентинский художник Хулио Сильва — Кортасар дружил с ним, хотел его поддержать, ну и заодно получить от польского государства очередную сумму в злотых. В министерстве культуры мне поручили сопровождать Кортасара и Сильву в Варшаве, Кракове и Лодзи: дали нам машину, составили экскурсионную программу.
Вот тогда мы, можно, сказать, подружились. Это было прекрасное время! Мы провели вместе две недели, практически не разлучаясь. Смеялись, говорили обо всем. Хулио оказался очень внимательным человеком, прекрасно чувствующим других. Мне было 24 года, ему почти на сорок лет больше, но он дал мне так много уверенности в себе — это было что-то невероятное! Я тогда плохо понимала, чем заниматься в жизни, на что будет похоже мое будущее. Хулио сказал: спокойно, все придет, просто делай самое лучшее, что ты можешь. Это было как благословение. Или даже помазание…
Кортасар был глубоко поражен искусством и культурой Польши, повсюду замечал мелкие детали, подробности. Получилось, что не я ему, а он мне открывал мою страну. Он был отличным гидом! Из-за громадного роста люди на улицах сразу узнавали Хулио, подходили пожать руку, говорили, что читали его книги.
Однажды в Варшаве мы шли с ним вместе по Краковскому предместью, как вдруг рядом с отелем «Европейский» остановилась машина — и оттуда вышел Анджей Курилевич, известный джазовый композитор. Подбежал к нам: «О, мистер Кортасар, я ваш фанат!» В тот же вечер на площади Старого города, в одном из частных клубов, Анджей и его жена, знаменитая Ванда Варская, дали для нас индивидуальный концерт. Причем Ванда пела только вокализы, чтобы Хулио не мучился с переводом текстов. Он вернулся в Париж с пластинкой Ванды Варской и переписал ее себе на кассету.
Вообще Хулио чувствовал себя в Польше очень хорошо — он полюбил нашу страну, она упоминалась во многих его текстах. Даже в знаменитой книге «Кортасар от А до Z» есть главка о Польше на букву «П» («P») — и знаменитая шутка о том, что никогда нельзя правильно понять перевод.
Зофья Хадзиньская, с которой мы к тому времени уже тоже познакомились, стали близко общаться и подружились, организовывала для Кортасара поездки по Польше — они ездили, например, на Мазуры. Но главной мечтой Хулио было долгое путешествие, может быть, несколько дней или даже недель, похожее на поездку по Транссибирской магистрали. Однажды Зофья пригласила нас к себе на ужин (помню, что подавались холодный борщ и спаржа, которую я попробовала впервые), и в тот вечер Хулио сказал: «Я хотел бы совершить долгое путешествие с кем-нибудь вроде Марты. Проехать по Транссибу». А Зося сказала: «Чтобы путешествовать с Мартой, не надо ехать так долго». «Ты разрушила мою мечту!» — засмеялся Кортасар.
«Твой старый поэт»
Мы переписывались после 1978 года — у меня сохранились письма Кортасара, его книги с автографами. Был еще подарок — кофемолка, но она, к сожалению, не пережила прошедших лет, так как активно использовалась.
Кортасар старался помогать людям, ему это нравилось. Если попросишь его, он готов был свернуть горы, чтобы выполнить твою просьбу. Помню, как я работала над статьей про аргентинский театр абсурда, и у меня было очень мало информации, никакого доступа к ней. Пожаловалась Хулио, а он сказал — я знаю, кто тебе поможет!
И вдруг я получаю письмо от аргентинской писательницы Гризельды Гамбаро, недавно переехавшей в Испанию — целое досье с выдержками из газет на нужную мне тему! Это Хулио ее попросил. И он готов был делать подобное для всех своих друзей.
Несколько лет назад были опубликованы письма Кортасара — пять томов! Я, например, не знала, что он писал не менее трех писем в день — друзьям, родным, в разные организации, не прекращая при этом работы над своими текстами.
В последний раз Хулио был в Польше в 1979 году вместе со своей будущей женой Кароль Данлоп. Они специально приезжали в Торунь, где родился Коперник, для участия в международном семинаре в защиту чилийской культуры. Это было спустя шесть лет после установления диктатуры в Чили. Многие чилийские интеллектуалы эмигрировали в Европу, жили в Чехословакии, Германии, Польше.
– Марта, а как ты узнала о смерти Хулио в 1984 году?
– По телевизору сообщили. У меня был тогда тяжелый период, развод, и вдруг в новостях передали, что «сегодня в Париже от лейкемии скончался знаменитый аргентинский писатель Хулио Кортасар». Я почувствовала себя сиротой, и не только я — все польские читатели. В разделе некрологов одной крупной газеты я увидела объявление: «С глубокой тоской мы сообщаем…» И подписано — Халинка Кронопи («псевдоним» взят из кортасаровских «хронопов».— А.М.). То есть эта девушка так тяжело переживала смерть иностранного писателя, что сделала объявление о его смерти в газете…
И мне, конечно, тоже хотелось что-то сделать в память о Хулио.
— Тогда ты и начала переводить его? А как к этому отнеслась пани Зофья?
— Зося еще в 1979 году вышла замуж за польского профессора и переехала к мужу в Лондон, где он жил. Ну что ты делаешь такое удивленное лицо — есть женщины, прекрасные до последнего дня! Зофья интересовалась буквально всем, отлично выглядела, но в тому времени слегка утратила интерес к работе переводчика. К тому же она и так уже перевела основной массив текстов Кортасара. А я к тому времени начала работать в журнале «Континенты», заведовала секцией Латинской Америки, писала статьи и переводила с испанского. Поскольку Зофья уехала в Лондон, меня попросили переводить Кортасара, и сначала я сказала — ну нет, это Зосина вотчина, я не хочу туда лезть. Но после смерти Хулио вернулась к этой идее. И первая книга, которую я перевела с согласия Зоси — это были «Автонавты на космостраде», путешествие с Кароль Данлоп из Парижа в Марсель за 33 дня. Зося, кстати, первой читала мой перевод «Автонавтов». Она была тогда в Варшаве, я работала недалеко от ее дома и занесла свою рукопись. Не успела вернуться домой, как вдруг звонит телефон:
— Марта, это Зося. Я читаю твою книгу. Как будто я перевела!
Я после этих слов села и думаю: «Теперь Нобелевская премия для меня — ничто!»
«Автонавты» вышли в Польше в 1999 году.
Кортасар работал над этой книгой вместе с Кароль, это была игра, по правилам которой следовало останавливаться на каждой из 67 парковок между Парижем и Марселем — на первой они ели, на второй спали. Они путешествовали в фургоне, где было все, что нужно для жизни, готовили себе сами. Идея такая: есть 15, 25, 50 минут между парковками — и ты, продвигаясь из одной точки в другую, можешь делать что угодно: работать, слушать музыку, гулять. Делать остановки и наслаждаться жизнью в дороге. Они были очень счастливы в этой поездке, продлившейся с 23 мая по 23 июня 1982 года.
Вообще Хулио был очень счастлив с Кароль, он любил ее по-настоящему. Кароль была родом из Канады, почти в два раза младше Хулио. И эту книгу, «Автонавтов», они писали с нею вместе: она — на французском, он — на испанском. Но заканчивал книгу один Хулио, и потом сам переводил на французский. Последняя глава очень печальная. Хулио звал Кароль медведицей. А она звала его — «волк». «Читатель, может быть, ты знаешь, что медведица ушла, и волк заканчивает свою книгу один. Она боролась, но болезнь оказалась сильнее. Она пролилась из моих пальцев, как струя воды…» Ей не было и сорока лет.
— Как умерла Кароль?
— После путешествия в Марсель они отправились в Мексику и Никарагуа, где Кароль заболела и спустя несколько месяцев умерла. После ее смерти Кортасар впал в страшную депрессию, и поддержала его в тот трудный период первая жена, Аурора Бернардес. Она сделала все, чтобы облегчить его страдания, оставалась с ним до последних дней его жизни. Аурора — невероятная женщина, я нисколько не удивлена, что именно ей Кортасар завещал права на все свои литературные произведения.
— Ты была с ней знакома?
— Да, но это случилось значительно позже.
После того как я закончила работу над «Автонавтами», в издательстве меня попросили взяться за короткую прозу Хулио. В 1994 году, спустя более чем десять лет после смерти Кортасара, были случайно обнаружены и опубликованы его рассказы, датируемые 1937-1945 годами. Получается, что они были написаны до «Зверинца» (Bestiario): он вышел в 1951 году и считался самым первым сборником Кортасара, и вдруг обнаружилось, что есть более ранние, неопубликованные рассказы. Кортасар сам их объединил в цикл «На другом берегу». Кстати, эта тема — константа его творчества, он всегда находился словно бы на другом берегу реальности. Конечно, я взялась и за эту работу. Впоследствии перевела «Сильваландию» (Silvalandia), проиллюстрированную работами Хулио Сильва, она была опубликована на польском в 2004 году, а также «Неожиданные бумаги» (Papeles inesperados), изданные в Польше в 2013 году — над этим переводом я работала с моей младшей коллегой Ивонной Крупецкой, также увлеченной прозой Кортасара. Это были действительно «неожиданные бумаги» — короткие рассказы, статьи и очерки, которые были обнаружены в ящике стола Ауроры Бернардес 23 декабря 2006 года и опубликованы на испанском в 2009 году.
Я переводила еще и пьесы Кортасара (они были опубликованы в журнале «Диалог»), и его стихи — он ведь считал себя прежде всего поэтом, и даже письма свои ко мне подписывал «Твой старый поэт». Может быть, ты не знаешь, но когда Кортасар работал, он почти всегда слушал джаз — и его литературные фразы часто звучат в ритме джаза. Как импровизация! Кортасар высоко ценил и хорошо понимал джаз, его самым любимым исполнителем был Чарли Паркер.
Что едят аксолотли?
— Переводила я, что называется, в свободное время, а так, можно сказать, всю жизнь проработала в аргентинском посольстве в Польше: 27 лет была специалистом по культуре, возглавляла секцию, в мои обязанности входила организация книжных презентаций, выставок, концертов. Представь, за время моей службы в посольстве сменилось семь боссов!
В 1994 году, спустя 10 лет после смерти Кортасара, наше посольство связалось с его близким другом в Париже. Он приехал в Польшу и привез фотографии Хулио, сделанные в разное время. На основе этих фото я организовала три экспозиции в память о нем — в Познани, Кракове и Варшаве. Для каждой из выставок я старалась сделать что-то особенное: то есть парижские фото были только фундаментом, на котором строилась экспозиция, во всех городах выставки были разными.
В Варшаве мне пришло в голову установить в помещении выставки аквариум с аксолотлями – в честь знаменитого одноименного рассказа Хулио. Я обратилась с просьбой к директору зоопарка в городе Плоцк, в сотне километров от Варшавы, и мне одолжили парочку аксолотлей для «работы» на выставке. Вместе с аквариумом и светом. Но еды для них не дали! А я в суматохе забыла об этом спросить. И когда до меня дошло на третий, кажется, день, что их ведь надо кормить, я в полной панике стала звонить директору зоопарка — но он успокоил меня, сказав, что аксолотли могут неделю спокойно обходиться без еды.
Аурора Бернардес узнала от своих друзей в Париже о польских выставках в память о Кортасаре и написала мне открытку с благодарностью. Там были очень милые слова: я впечатлена тем, что вы сделали, потому что во Франции ничего подобного не было, хотя многие считали себя друзьями Хулио.
В 2004 году я поехала в Буэнос-Айрес — в престижном районе Реколета была организована выставка по случаю 20-ой годовщины смерти Кортасара и к его 90-летнему юбилею. Меня пригласили приехать и даже взяли для экспозиции фотографии из наших путешествий по Польше.
Вот там мы и познакомились с Ауророй Бернардес лично. Я подошла к ней, представилась и сказала: «Это мне вы писали в Польшу…» Аурора, кстати, тоже была переводчиком, работала вместе с Кортасаром в ЮНЕСКО и других международных организациях. Несколько времени спустя я побывала в ее парижской квартирке и видела стол, за которым была написана «Игра в классики». Аурора сохранила там все, как было при Хулио. Она умерла пять лет назад, в ноябре 2014 года.
Другие игры
Марта считает, что влияние Кортасара на современную литературу Польши невозможно переоценить — блистательные переводы Зофьи Хадзиньской открыли польским писателям мир магического реализма.
— Мои друзья смеются, что я нахожу Кортасара повсюду — но это не совсем так. Я нахожу его следы только там, где они есть.
В своем исследовании влияний латиноамериканского мага на польскую литературу Марта Йордан упоминает таких авторов как Кшиштоф Варга, Ежи Сосновски, Пётр Калвас, Марта Фокс и даже Ольга Токарчук. Понятно, что Кортасар стал главным писателем и в жизни самой Марты. Хотя, между прочим, она переводила и продолжает переводить с испанского на польский и других выдающихся авторов. В ее переложении вышло несколько романов Исабель Альенде, причем Марта работала над «Суммой дней», живя в семье Альенде, чуть ли не среди персонажей книги. Перевела роман Антонио Скарметы — тот самый, про дружбу Пабло Неруды и почтальона, по которому в 1994 году был снят фильм «Почтальон» с Филиппом Нуаре в главной роли. Переводила она Росарио Кастеянос, Карлоса Монтеро, Марьяну Энрикес, Мельбо Эскобар и других авторов. Кроме того, Марта составила антологию короткого кубинского рассказа.
– Сейчас, когда я больше не работаю в посольстве и у меня нет контрактов и дедлайнов, я сама ищу что-то интересное для перевода. Чаще берусь за пьесы — для меня легче и проще иметь дело с драматургией. Особенно мне близок современный испанский театр.
Роман с театром в жизни Марты начался 10 лет назад с того, что в Польшу по приглашению института Сервантеса приехал испанский драматург Хуан Майорга.
— Я выбрала для перевода его пьесу «Гаммельн» — она очень сильно меня тронула. Тема крайне серьезная – эта пьеса о педофилии, и Майорга показывает, как легко взрослому человеку соблазнить ребенка. После того как пьесу опубликовали, Майорга дал мне другие свои тексты — я перевела, среди прочих, «Любовные письма к Сталину» (по Булгакову или, точнее, про Булгакова) и пьесу о варшавском гетто «Картограф».
В 2016 году спектакль «Картограф» был поставлен самим Майоргой — вообще там двенадцать персонажей, но у Майорги все роли играют один актер и одна актриса. Когда Марта увидела этот спектакль в Мадриде, то уговорила институт Сервантеса устроить гастроли в Варшаве.
— Спектакль играли в театре «Квадрат» на Маршалковской. Кстати, Майорга написал «Картографа» после своей первой поездки в Польшу. Он жил в центре Варшавы, гулял с картой по городу и вышел к Синагоге Ножиков, где в тот момент проходила выставка фотографий варшавского гетто. К каждому снимку имелись подписи, объясняющие, где какая улица находится. На своей карте города Майорга нашел нужные точки и решил обойти все эти улицы — но не смог обнаружить ни одного уцелевшего дома, ведь Варшава была полностью разрушена, уничтожена… Испанцу такое невозможно представить, для Майорги это был шок! Вот потому он и написал пьесу «Картограф», действие которой происходит во время войны и в наши дни. Кстати, насколько я знаю, она была переведена на русский.
Здесь, в резиденции Faber, я завершила работу над пьесой гуру испанской драматургии — Хосе Санчиса Синистерры. Это уже третья его пьеса, которую я перевожу — после «Марсель, Марсель» и «Блокады Ленинграда» («блокада» там, кстати, всего лишь метафора: в пьесе вдова директора театра и его любовница объединяются, чтобы спасти театр). Пьеса, которую я переводила в резиденции, была написана в 2009 году, она посвящена общеевропейскому кризису, особенно мучительно переживаемому в Испании.
«Есть такая вещь, Рокамадур, которая называется «время…»
Наша встреча с Мартой началась с Кортасара и закончилась тоже — Кортасаром. Просто какая-то «непрерывность парков»! Мы поднимались на вулкан Монтсакопа, бродили по музеям и ароматным местным рынкам, пили кофе кортадо и говорили о том, что знакомство с творчеством Кортасара определило жизнь Марты, да в чем-то и мою, честно сказать. Вновь возникло, может, не самое изящное, но при этом точное определение «помазания»…
— Если бы я попросила тебя назвать любимый рассказ или фрагмент из прозы Кортасара, что бы ты выбрала? — спрашиваю я Марту на прощание.
— Письмо Маги к Рокамадуру из «Игры в классики». Оно очень глубоко меня тронуло. Кортасар часто говорил, что часть его души — женская. Поэтому он сумел написать такой текст — по сути своей, очень феминистский. А ведь сам Хулио был очень мужественный, даже брутальный.
– Скажи, ведь ты была в него влюблена? Хотя бы немного?
Марта улыбается:
– Скорее, я была им очарована.
Перевод с английского Анны Матвеевой.
Many thanks to Faber Residеncia d’arts, ciènces i humanitats de Catalunya a Olot – and especially to Francesc, Gavina, Madeline and Pepa.
