Павел Казарин. Источник: фейсбук Павла Казарина

Павел Казарин. Источник: фейсбук Павла Казарина

Эссе украинского журналиста и бойца ВСУ Павла Казарина.

Я не очень понимаю , как писать о войне. Все время боишься скатиться в пафос. Он рядом, он липкий и его сложно оттереть.

В 2014 году , когда российская армия захватывала Крым, мне казалось, что есть дефицит понимания. Что нужно расставить точки над i. Я писал тексты и включался в эфиры. В 2022 году на второй день полномасштабной войны я ушел в армию. В этот раз все кристально ясно. Если кому-то что-то нужно объяснять — значит, не нужно объяснять.

Наша армия внезапно оказалась самой народной из возможных. Только у нас на одном блокпосту могут стоять цирковой мим и школьная учительница с глазами олененка. Только у нас в одном взводе служат папа-пулеметчик и дочка-снайпер. Только у нас мать берет в руки оружие , чтобы отомстить за погибшего на фронте сына. В нашем батальоне служат два гея, мы с ними стояли в одной очереди в военкомат. Прежние водоразделы исчезли. Они больше не имеют значения.

При этом самое общее чувство на страну — это чувство вины. Все время кажется , что делаешь недостаточно. Что собираешься въехать в будущее на чужом горбу. Твоих внутренних драконов активно подкармливают окружающие — когда благодарят, сочувствуют или пытаются помочь. Оружие и форма выдают твою причастность к военной касте, но всегда есть батальон, которому тяжелее, и потому есть ощущение, что ты светишь отраженным светом.

В детстве я собирался стать учителем русского языка и литературы. Более того — именно так звучит запись в моем дипломе. Думаю теперь о том , что моя специальность превратилась из филологической в антропологическую. Впору читать лекции о том, как политика идет по следам культуры. Загадочная русская душа оказывается не столь уж загадочной, когда заезжает батальонно-тактическими группами в твою страну.

В скорое прозрение «маленького русского человека» я не верю. Социология всех войн примерно одинакова. В самом начале кривая патриотизма всегда идет вверх. Пацифизм начинает набирать силу со временем — и связано это не только лишь с победой холодильника над телевизором. Если дороговизна и дефицит будут компенсироваться ощущением скорой победы — обыватель будет готов с ними мириться. А потому пустого холодильника недостаточно. Война для россиян должна стать «той-которую-нельзя-выиграть».

Иначе говоря , «прозрение» россиян придет не тогда, когда начнутся похоронки и бедность. Оно случится тогда, когда похоронки и бедность лишатся смысла и оправданий.

Впрочем , не стоит от этого прозрения чего-то ждать. Российский избиратель обменял свои политические права на ипотеку двадцать лет назад. А потому ему остается лишь наблюдать за тем, как авторитарный режим в России превращается в тоталитарный.

Кстати , по поводу режима. До войны очень многие объясняли действия Владимира Путина только лишь деньгами. Искали его капиталы, разоблачали коррупционные схемы, сводили все мотивы к личному обогащению. А оказалось, что Путин вовсе не про деньги. Что он — про империи и войны. Что дворцы и яхты — это не цель режима, а всего лишь побочный эффект. Что все это время во главе страны был не «ворюга», а «кровопийца».

Думаю о том , что уже сейчас украинцы снова могут сказать о себе «мы». Мы выдержали. Мы отстояли. А что смогут сказать о себе россияне? Какое местоимение выберут? Какой вывод к нему добавят?

Мы ведь совсем ничего не знаем про российское завтра. Не знаем , как будет выглядеть их новая норма. На каком уровне остановится их падение. Что именно из советского прошлого вернется в их обиход. А главное — мы ведь не знаем границ будущей России.

В этом и состоит парадокс. Россия хотела изменить наши границы , но в результате поставила под вопрос свои. В рамках таких потрясений уже ничто не чересчур.

Вот уже седьмой месяц мы живем в ситуации идеального шторма — и высота волн будет лишь расти. Мы оценим ландшафт только когда утихнет землетрясение.

А ведь для российского президента сейчас наступил момент истины. Он шел к нему начиная с двухтысячного года. Эдакая развилка Достоевского , на которой принято определяться с тем, тварь ли ты или право имеешь. Путин похож на игрока, который поставил на зеро абсолютно все — и теперь намерен не проиграть. Для нас это означает лишь то, что в ближайшем будущем он не прекратит хоронить своих солдат в украинских полях.

Последние 70 лет Москва сооружала из Второй мировой войны гражданскую религию. Назвала ее «Великой Отечественной» и десятилетиями черпала легитимность из этого источника. Победа над нацизмом была объявлена главным «зато» , призванным оправдывать все, что было до войны, и все, что было после нее. Российская власть раз за разом объявляла себя наследницей победителей — и на этом основании требовала от остального мира благодарных уступок.

24 февраля 2022 года эта лошадь умерла и скакать на ней больше не выйдет. Отныне Москва наследует не у победителей , а у проигравших. Россия до последнего будет отрицать свой новый статус, но вряд ли ее мнение станет кого-то интересовать.

Чем дольше наблюдаешь за происходящим , тем чаще ловишь себя на мысли: а возможна ли альтернативная редакция русской культуры? На что может опереться тот россиянин, который не хочет вести себя как варвар и шовинист?

Сможет ли он найти единомышленников среди своих же писателей и поэтов , художников и философов? Кто кроме Герцена способен быть для него слоном и черепахой? Катастрофа существующего неизбежна — а это значит , что рано или поздно России придется себя перепридумать. Но какой будет новая редакция? С какими именами? И будет ли вообще?

Со времен ирано-иракской войны и битвы за Фолкленды большинство войн по всему миру были противостоянием регулярных армий и партизанских движений. Наша война стала исключением из общего правила. В Украине идет битва двух институциональных военных машин — со всей номенклатурой возможного вооружения. Регулярная армия против регулярной армии. Исключительная редкость за последние сорок лет.

К этой мысли начинают привыкать даже западные партнеры Украины. И если вначале они поставляли нам лишь легкое вооружение , то теперь переключаются на тяжелое. Украинская армия преодолела их инерцию и избавила от предрассудков. Оказалось, что король голый, а у колосса глиняные ноги. Оказалось, что Давид умеет обращаться не только с пращой, но и с гаубицей.

Еще я часто слышу о том , то наша война родит поколение Хемингуэев и Ремарков. Обычно об этом говорят с предвкушением и ожиданием. Не готов петь в общем хоре. Чаще всего послевоенная литература — это выхаркивание боли. Ты выплевываешь на бумагу все, что мешает тебе жить. Военная муза редко отличается гуманностью к автору. Литература, которую мы получим, будет итогом чужого страдания. Вдохновение для подобного литературного процесса чем-то напоминает прижизненное донорство органов.

Война в Украине перестала быть делом одних лишь военных. Она стала национальной и отечественной. Фронт держат волонтеры и предприниматели , айтишники и пенсионеры, те, кто платят налоги и те, кто разбирают завалы. В своей попытке доказать невсамделишность Украины Россия в очередной раз добилась обратного.

Удивительное дело. Прямо сейчас Россия убеждает колеблющихся. Подталкивает нерешительных. Мотивирует сомневающихся. На наших глазах она делает все , чтобы стать синонимом токсичности — на фоне которого привычные автократии будут выглядеть образцом вменяемости. Прямо сейчас Кремль хоронит годы и миллиарды, потраченные на прикорм союзников по всему миру. Они бы и рады найти для Москвы оправдания, но как их найдешь, если Кремль воюет с «нацистами-наркоманами» и с птицами-распространителями из биолабораторий.

Это какой-то бог из машины. В сценариях такие сюжетные повороты вычеркивают за наигранность. Такое ощущение , что мы оказались внутри блокбастера и где-то сейчас на Ородруин должен карабкаться Фродо. С той лишь разницей, что наш финал все еще не прописан.

Наша война определит контуры континента. Очертит правила и границы. Про нашу реальность станут писать книги и защищать диссертации. Мы это Гарри Поттер и Уильям Уоллес , на’ви и Хан Соло. Мы сбегаем из Шоушенка и взрываем Звезду смерти, воюем с Харконненами и кидаем вызов Таносу. Мы — самое эпичное, что выпадало этому столетию. Мы еще не победили, но мы уже победили.

Наши дети будут нам завидовать. Наши внуки устанут нас слушать.

Павел Казарин profile picture

Павел Казарин

Все тексты автора

Читайте также