Стоило ли Ярузельскому вводить военное положение, почему «Солидарность» победила и можно ли называть Валенсу героем — об этом Евгений Климакин побеседовал с писателем Виктором Ерофеевым.
Евгений Климакин: 1989 был для вас годом успеха. Книга «Русская красавица» сначала пролежала пять лет в столе, но в конце 80-х стала бестселлером в западной Европе.
Виктор Ерофеев: Да, эта книга во всех отношениях перевернула мою жизнь. До 1989 года я был человеком-проблемой, писал сам для себя, а «Русская красавица», став одной из важнейших книг десятилетия, подняла меня до небес.
ЕК: С этих небес мирная революция, которая в 1989 году проходила в Польше, была заметна?
ВЕ: Конечно. Как я мог не следить за этим? Ведь моя первая жена была полькой. Польский мир присутствовал и продолжает присутствовать в моей жизни.
ЕК: 30 лет назад в Польше прошли первые частично свободные выборы. Как кремлевские власти к ним относились?
ВЕ: Положительно. Михаил Горбачев тогда ведь уже был у власти, он хотел разрушить систему. У меня, кстати, был интересный случай, связанный с Войцехом Ярузельским. В начале 2000-х я участвовал в культурном конгрессе в Лионе. Однажды вечером я вошел в ресторан и увидел Ярузельского с Адамом Михником, которые сидели за одним столом и разговаривали. Коммунистический лидер и репрессированный им оппозиционер нашли общий язык. Я не мог поверить своим глазам! Я подумал тогда, что диалог возможен даже между врагами. Когда я подошел, Ярузельский признался, что его дочь очень любит мои книжки и пригласил меня на ужин в Варшаву.
ЕК: Ужин состоялся?
ВЕ: Да. Мы встретились в доме его дочери. Ели, выпивали...
ЕК: Что пили, о чем разговаривали?
ВЕ: Вино, но в меру. Генерал оправдывался за военное положение, которое он ввел в Польше в 1981 году. Говорил, что на него давили кремлевские генералы и он боялся ввода советских войск, войны.
ЕК: Вы тоже считаете, что СССР мог напасть?
ВЕ: У нас нет всей информации, никто никогда не скажет наверняка, что могло бы произойти. Многие исто рики утверждают, что СССР не собирался вводить войска. Думаю, Ярузельскому не надо было так жестоко обходиться с собственным народом. Военное положение — чудовищное событие. Все люди моего круга тогда не понимали, зачем он это сделал. Я уверен, что целесообразность введения военного положения будет оспариваться до конца истории.
ЕК: О чем еще вы разговаривали?
ВЕ: Генерал признался, что он мечтает поговорить с Горбачевым. Я сказал: «Мы с Горбачевым в очень хороших отношениях, я могу прямо сейчас ему позвонить». Набираю Михаила Сергеевича, он поднимает трубку, а там — какой-то жуткий шум. «Витя, я в ночном клубе в Амстердаме», — говорит Горбачев. «Какой же вы молодец! Здорово! А я тут сижу с генералом Ярузельским, который очень хочет сказать вам пару слов». У генерала, когда он брал трубку, дрожала рука. Он был так взволнован!
ЕК: Можно спросить, о чем был телефонный разговор?
ВЕ: Ярузельский сказал Горбачеву, что тот изменил весь мир, что он великий человек. В общем, какие-то банальные фразы. Но было видно, что для него огромное счастье разговаривать с Михаилом С ергеевичем. Так я исполнил заветную мечту Ярузельского.
ЕК: С Горбачевым продолжаете общаться?
ВЕ: Да, я был на его 85-летии, мы долго говорили. Горбачев действительно изменил мир, а Ярузельский оказался человеком, который согласился на это изменение. Благодаря этому мы и пришли в 1989 год.
ЕК: Что вы думаете о Ярузельском?
ВЕ: Сложная фигура. Знаете, когда человек занимается политикой, он всегда попадает в ловушку. В политике ведь необходимо кривить душой. В алтайской народной мифологии есть любопытный сюжет. Алтайцы считают, что человеческое тело создал Бог, а душу — дьявол. Когда у них спрашиваешь: «Почему?», они отвечают: «Но у вас же есть выражение “кривить душой”. Телом-то не кривишь». Ярузельский не мог не кривить душой, вот и попал в ловушку времени, обстоятельств, политической ситуации.
ЕК: Вы знакомы с Лехом Валенсой?
ВЕ: Нет. Однажды на юбилее «Солидарности» я буквально немного с ним разминулся. Зато тогда в Гданьске я пообщался с Дональдом Туском. Он сказал, что его жена любит мои книжки. Это так забавно! Мужчины всегда говорят: «Моя жена или моя дочь любит ваши книги». Всегда! Диктаторы, либералы — все. Сами почему-то стесняются сказать, что они их читали.
ЕК: Валенса — герой?
ВЕ: В конце прошлого века он был героем. В Валенсе мы видели человека из народа, который осуществляет мечты и желания всех свободно мыслящих людей. Оказалось, что не всё так глобально. Как мы знаем, на него пали разные подозрения, и не все надежды он оправдал. Он очень яркий, колоритный персонаж, это хорошо показал Анджей Вайда в одном из своих последних фильмов «Человек надежды». Проблема в том, что мало кто проходил такой путь — от социализма к свободному обществу и нормальной экономике, в каждой стране политики делали ошибки. Валенса не мог их не допустить. В этом смысле Валенса не только «человек надежды», но и «человек ошибки».
ЕК: В чем феномен «Солидарности»?
ВЕ: В 70-80-х я ездил в Польшу по 3-4 раза в год. У меня было ощущение, что в СССР можно поговорить с 5% населения, а 95% — это ничего не понимающие, сбитые с толку люди. В Польше же понимающих было намного больше. В этом «бульоне» думающих людей и появилась «Солидарность», из этого пламени, энергии она и родилась. Польша была готова к переменам. В этой среде не мог не родиться сначала Комитет защиты рабочих, а потом и легендарный профсоюз, который изменил ход истории. Польша стояла на витрине, была зеркалом Европы. Она очень отличалась от других стран.
ЕК: Чем?
ВЕ: Мы в СССР интересовались Америкой, Францией, но к Польше у нас было особое отношение — как к близкому, но сильно отличающемуся от нас соседу. Благодаря Польше мы понимали, что можно быть социалистом и при этом печатать Кафку, Джойса. Вообще режим шел Польше как корове седло. Поляки придумывали анекдоты о коммунистах, писали песни сопротивления... Они отличались невероятной внутренней свободой. Советская молодежь, конечно, тоже не была такой, как ее изображали. В период, когда «секса не было», мы им активно занимались, ходили в сауны, пили и гуляли. Но это не была свобода. Это было выражение своей личной жизни — поработал, а потом отдохнул как захотел. Поляки же были именно свободными. Жаль, что это куда-то и счезло. Признаюсь, прежняя Польша была мне ближе, чем сегодняшняя. На место юмора пришел пафос, место романтической любви к своей стране занял нарочитый патриотизм. Мне также не нравится снисходительное отношение поляков к другим народам, которое я вижу сегодня.
ЕК: На выборах 1989 года проголосовало 62% поляков. Историк Антоний Дудек считает, что это был своего рода каминг-аут т.н. номинальных граждан — тех, кому все равно, кто ими правит.
ВЕ: Это поху...сты.
ЕК: В «Энцикло педии русской души» этим словом вы характеризуете отношение граждан бывшего СССР к окружающей их действительности.
ВЕ: Да. Парадоксально, что именно благодаря свободе поху...сты смогли не ходить на выборы. Коммунистов они боялись и вынуждены были «правильно» голосовать. Свобода же, героизм оппозиционеров позволил им плевать на выборы. Успокою вас, 4 поху...ста из 10 граждан в Польше — это не такой уже и плохой показатель. Думаю, что в России их 85-90%. Сейчас они голосуют за власть, проявляют казенную инициативу, делают вид, что они патриоты, но на самом деле им на все наплевать. Поху...зм — одна из главных трагедий нашего общества.
ЕК: Чем Польша отличается от России?
ВЕ: Вы любите слоеный торт «Наполеон»?
ЕК: Да.
ВЕ: В прошлом веке польский «Наполеон» не успел пропитаться вредными жирами коммунизма. Наш, к сожалению, сильно пропитался горечью. В моем первом письме родителям, отправленном в 1969 году из Польши, я писал: «Варшава больше похожа на Париж, чем на Москву. Она бедная, но люди здесь живут по-другому». Это письмо с ощущениями 21-летнего юноши Вити говорит больше, чем сегодняшние умозаключения 71-летнего писателя Виктора Ерофеева. Кстати, это письмо можно как-то опубликовать у вас на портале.
