Издательство Instytut Literacki («Литературный институт») — которое кроме «Культуры» выпускало также Zeszyty Historyczne («Исторические тетради») и , естественно, книги — прочно обосновалось в подпарижском городке Мезон-Лаффит, откуда и взялось название, под которым журнал был всем известен: парижская «Культура». Там жил и работал маленький коллектив, собравшийся вокруг Ежи Гедройца. Их дом , как написал один из лучших авторов «Культуры» Константы Еленский, имея в виду трудные условия жизни, представлял собой «нечто среднее между кибуцем , монастырем и фаланстером».
Читайте также
Ежи Гедройц: Главное для меня — создание независимого украинского государства
Отрывки из книги-интервью с Ежи Гедройцем.
Гедройц был первым главным редактором «Культуры» и оставался на этом посту до самой смерти. Можно сказать , что он был редакционным самодержцем, обладавшим, как он сам о себе говорил, «аподиктической настроенностью». Относительно редакции и своей роли в ней Гедройц не оставлял ни малейших сомнений — например, в ответе одному журналисту:
В редакцию входят редактор Ежи Гедройц , редактор Гедройц Ежи, Ежи Гедройц, главный редактор, Гедройц, Ежи и другие члены редакции «Культуры».
Но именно эта «настроенность» позволила ему в таких условиях и с таким малым числом сотрудников совершить тот огромный труд , каким было издание «Культуры», выходившей больше полувека, книг, журнала Zeszyty Historyczne, специальных номеров на русском, немецком, белорусском, чешском и словацком языках.
В период своего расцвета «Культура» выходила тиражом около 7000 экземпляров и имела подписчиков почти во всех европейских странах за пределами соцлагеря.
В страны соцлагеря , главным образом, конечно, в Польшу (хотя отчасти и в Украину и, вероятно, в Россию), «Культура» тоже доходила, но нелегально, контрабандой — и бесплатно, что ложилось серьезным грузом на бюджет издательства.
К этому следует прибавить издание книг — занятие необходимое , но обычно неприбыльное. Единственным исключением стало издание «Доктора Живаго», который разошелся тиражом 15 тысяч экземпляров.
Сам Гедройц , собственно говоря, статей не писал.
Редактор не должен писать в своем журнале. Редактор — это режиссер. А режиссеры редко бывают хорошими актерами.
Но , что оказалось важнее всего, его трудности с писанием и, как ныне говорят, «коммуникацией», превратились в высочайшие редакторские достоинства. То, что он сам, за малыми исключениями («Заметки редактора»), не писал, дало ему огромную свободу открывать и верно оценивать таланты других. То, что мешало ему в непосредственных контактах с людьми, привело к тому, что он написал колоссальное количество писем.
Переписка Гедройца , прежде всего с Юлиушем Мерошевским , но и с другими его важнейшими сотрудниками и авторами (Витольдом Гомбровичем , Ежи Стемповским , Мельхиором Ваньковичем и др.) —наряду с 637 номерами журнала, ежеквартально выходившим Zeszyty Historyczne и издававшимися книгами — была плавильным котлом идей «Культуры», а сегодня стала сокровищем и в некотором смысле надеждой польской культуры.
Авторы «Культуры» представляли собой очень странную «стаю». На протяжении своего существования «Культура» напечатала около двух с половиной тысяч авторов , представлявших пять поколений, однако круг настоящих, более или менее регулярных сотрудников был куда у́же: он насчитывал, может быть, три десятка имен. Попасть на страницы «Культуры» и прочно там закрепиться было нелегко. У Гедройца были очень высокие формальные и интеллектуальные требования.
Кроме маленькой группы , которая работала на месте, в Мезон-Лаффите, даже самые близкие авторы «Культуры» были рассеяны по всему свету. Они были отовсюду — из Польши и эмиграции, представляли различные традиции, а также «пережитки прошлого», но важен был только ум и талант — что и как они могли сказать. Поскольку у Гедройца была страсть искать молодых или старых, но способных, талантливых авторов (и было везение их находить!), то он собрал вокруг себя не кого попало, а лучшие перья и умы демократической эмиграции. Это и уже упомянутый Мерошевский, Юзеф Чапский , Густав Херлинг-Грудзинский, Чеслав Милош — задолго до Нобелевской премии , Витольд Гомбрович — несостоявшийся нобелиат, Стемповский, Еленский, М.Вронский — псевдоним Войцеха Скальмовского, Кшиштоф Помян, один из самых близких сотрудников Гедройца (соавтор его «Автобиографии в четыре руки» — пока что единственной серьезной, хотя и не доведенной до конца, биографии Гедройца). К этому списку следует добавить самого Леопольда Унгера, а также Михаила Геллера, который из номера в номер писал для «Культуры» (под псевдонимом «Адам Кручек») обзоры советской, а под конец — и уже под своей фамилией — российской печати. (примечание редакции)
Все старались быть объективными , но никто не был нейтральным. При условии, что автору действительно было что сказать, Гедройц, уважая чужие мнения, открывал страницы журнала и тем, чьи взгляды были непопулярны или разделялись только меньшинством, а главное, расходились с мнением самого Гедройца и редакции, даже если приходилось отметить это специальным примечанием или комментарием.
Для писателей и публицистов «Культуры» , свободных от цензуры в любой ее форме, не было запретных тем.
Иначе говоря , на протяжении сорока с лишним лет «Культура» была единственным польским периодическим изданием, где поднимались темы, которые в других органах печати душила либо цензура, как в социалистической Польше, либо предрассудки и мифы, как в эмигрантской прессе.
Особого внимания заслуживает бескомпромиссная позиция «Культуры» и Гедройца по отношению к еврейской теме и польскому антисемитизму. В этом щекотливом вопросе , отягощенном прошлым, «Культура» представляла самое лучшее, что было в польской мысли.
Была ли какая-то линия «Культуры»? Не было. Была догма «независимости любой ценой» , включая независимость финансовую, которая, по мнению Гедройца, не только давала гарантию полной свободы слова, не зависящей ни от какого нажима извне, но и создавала кредит доверия у читателей. Не было также никакой кодифицированной и обязательной программы. Программа, по мнению Мерошевского, — это «воздушный шар красивых фраз , носящийся над пустыней мысли». Это , конечно, шутка. Однако «Культура» не имела и не предлагала никаких готовых решений. Линию, программу, решения «Культура» желала и, пожалуй, сумела заменить дискуссиями, поисками решений и, наконец, выработанными этим путем убеждениями.
Так было , например, в отношении одного из центральных вопросов, касавшегося ориентации «Культуры» в целом и ее отношения к социалистической системе, который сжато можно выразить как дилемму «эволюционизм или революционизм». Об этом писал в 1968 году Юлиуш Мерошевский.
Наше кредо , — свержение коммунизма. Хорош любой метод, который ведет к этой цели... На страницах «Культуры» есть место как эволюционистам, так и революционерам, поскольку их объединяет общность цели. Наша программа — перестройка Советского Союза и введение демократии в Восточной Европе.
Таким образом , «Культура» была журналом без раз и навсегда написанной программы, но в то же время — журналом без иллюзий, без предрассудков, без запретов, журналом нонконформистским, иногда даже преувеличенно; она боролась с национализмом, шовинизмом, остракизмом, клерикализмом, антисемитизмом — всеми польскими национальными фобиями. И если бы кредо «Культуры» официально существовало, оно звучало бы примерно так: независимая, демократическая, светская, терпимая и образованная Польша.
Миссия Гедройца и его «круга» , как он называл своих сотрудников, — спасение польской культуры и здравого разума, уважения к тем нескольким ценностям, которые лежат в основе нашей цивилизации.
Пожалуй , это и сделало «Культуру» невероятно важным фактором в формировании облика польской интеллигенции.
С первого номера «Культура» считала , что судьба Польши неотделима от судьбы Европы. Стоит привести слова из статьи Мерошевского 1954 года — пожалуй, самой важной, какую он когда-либо написал.
Тезис Бисмарка , гласящий, что абсолютный суверенитет есть конечная цель национальных чаяний, сегодня стал анахронизмом. «Культура» исповедует мнение, что свобода — это высшая цель, которой все должно быть подчинено. Первый вопрос в политическом букваре — это не: «будет ли Польша независимой?» но «будет ли завтрашний мир миром свободных людей?» Независимость Польши (между Россией и Германией), рассматриваемая в отрыве от проблемы радикальной перестройки международной и в особенности европейской системы, — греза из потустороннего мира.
И в этой новой , радикально, как гласила «Культура», перестроенной Европе, которую журнал с самого начала отождествлял с развитой рыночной экономикой, прогрессом и демократией, Польша должна играть роль, несоразмерную ее географическим размерам или экономическому потенциалу. Польша должна стать центром великих — в масштабе большого региона Европы — геополитических преобразований, основанных на союзе с соседями, прежде всего со свободными, независимыми и демократическими Литвой, Беларусью, Украиной и, разумеется, такой же Россией.
Когда полвека назад «Культура» такое писала , самые трезвые специалисты крутили пальцем у виска. А сегодня... Достаточно привести один, но принципиальный пример величия и размаха мысли Гедройца. Идя наперекор всему польскому обществу — в Польше и в эмиграции — «Культура» еще в № 11 за 1952 год (!) опубликовала письмо священника Юзефа Маевского, где был брошен лозунг сознательного — а не под советским нажимом — отказа Польши от Львова и Вильнюса. Маевский объяснял , что полякам следует понять: их судьба неотделима от судьбы украинцев и литовцев, и они не могут защищать свои претензии на границу по Одеру — Нейсе, не признав основательность претензий своих украинских и литовских соседей на Львов и Вильнюс. Ксендз Маевский из далекой Южной Африки писал тогда в «Культуре»:
Литовцы никогда не забудут о Вильнюсе , украинцы не отдадут нам Львов. Пусть литовцы радуются своему Вильнюсу, а во Львове пусть развевается желто-голубой флаг. Наверное, тогда у наших соседей с севера и востока возникнет к нам доверие. При сотрудничестве Литвы и Украины федерация Центральной и Восточной Европы станет совершившимся фактом.
А когда в январе 1953 года «Культура» печатала письма , резко полемизировавшие с ее позицией по вопросу Львова и Вильнюса, то прибавила к ним комментарий, в котором «во избежание недоразумений» еще раз сформулировала свою неизменную точку зрения по этому вопросу.
Интеллектуальная биография Гедройца , который умер на 95-м году жизни, не переставая работать, не вмещается в этот короткий текст. Поэтому скажем крайне сжато: это был визионер и неподкупный моралист в смысле полного приоритета интересов Польши. Но в то же время это был замечательный редактор.
Для Гедройца , родившегося в начале XX века, важным было только печатное слово, которое, по его словам, в восточной части Европы обладало огромной, прямо-таки магической силой воздействия.
Если бы Гедройцу пришлось начинать заново сегодня , он наверняка признал бы охват телевидения и Интернета, но 50 лет назад, хотя и понимая роль радио и ценя, например, «Радио Свобода/Свободная Европа», которое, в частности, знакомило польских слушателей с «Культурой», он, наверное, был прав в отношении той магии, с какой печатное слово воздействовало на поляков. Место «Культуры» в истории Польши полностью это подтверждает.
Как всякий истинный патриот , Гедройц был постоянно недоволен ходом дел в Польше. Этим неизменным состоянием разочарования и неудовлетворенности следует объяснять его категорический отказ от поездки в страну, не говоря уж о возвращении навсегда — даже в гробу. В сентябре 1991 года Гедройц поручил мне поехать в Варшаву на открытие первой в Польше выставки «Культуры». Перед отъездом, зная, что меня ожидает, я спросил его, что мне говорить всем, кто сочтет — и справедливо, — что в этот день выступать в Варшаве от имени «Культуры» следует Гедройцу, а не мне или любому другому. Вот наш диалог:
— Как мне объяснить ваше отсутствие?
— Скажите им , что я приеду, когда в Варшаве будет демократически выбранный Сейм, будет принята демократическая конституция и уже не будет советских или российских войск.
— А когда все это уже наступит — приедете?
— Тогда , скажите, подумаю...
Так и не поехал. Похоронен на кладбище в Мезон-Лаффите.
Распространение «Культуры» в социалистической Польше , что излишне объяснять, было запрещено. Ее номера в первую очередь искали на границе таможенники и пограничники. Тем не менее она в Польшу попадала и нелегально расходилась, что требовало от тех, кто ее привозил, не только храбрости, но и немалой фантазии.
Несколько номеров удалось провезти , так как на обложке был напечатан портрет Рокоссовского, а в качестве издателя фигурировало парижское Общество друзей Ванды Василевской. Другие , например знаменитые в Польше крохотные издания (меньше карманного формата), доставлял... ветер — на воздушных шарах. Множество экземпляров «Культуры» прибыло в Польшу в рюкзаках молодежи, которая не боялась рисковать и нередко платила за это тюрьмой.
В целом экземпляров в Польшу попадало не очень много , но это скорее повод восхититься тем, сколь несоразмерным физическому объему было влияние «Культуры» на мышление поляков и их выбор позиции.
У каждого экземпляра было много читателей. Прежде всего журнал попадал в среду интеллигенции , оказывавшей влияние на остальное общество; содержание «Культуры» передавала «Свободная Европа», несмотря на глушилки имевшая большое влияние в Польше; «Культуру» перепечатывали — лучше или хуже: иногда это были отдельные статьи, переписанные на машинке через копирку, иногда целые номера в приличной обложке и с хорошим качеством печати, выпущенные независимыми издательствами. И журнал попадал не только в Польшу. Когда в 1991 году я впервые в жизни был в Киеве , несколько человек узнали мою фамилию, потому что знали меня как постоянного автора «Культуры».
О «Культуре» уже написаны книги , сотни научных работ. Однако если бы я захотел определить какую-то главную или одну из главных ведущих идей «Культуры», то сегодня сказал бы, что одна тема проходит через всю историю журнала: Польша и Восток — говоря точнее, Гедройц и парижская «Культура» как источник вдохновения и осуществления польской восточной политики. Эту линию можно начать хотя бы с приведенного мною знаменитого тезиса о Вильнюсе и Львове, а закончить последним, сентябрьским номером «Культуры» 2000 года, где содержится, в частности, анализ причин, почему Россия не может, даже если бы очень хотела, блокировать новое, на этот раз «массовое», расширение НАТО за счет стран Балтии и еще четырех государств Центральной и Восточной Европы…
Однажды на каком-то авторском вечере уже в демократической Варшаве кто-то спросил меня , как я могу в самом сжатом виде определить историю моих отношений с «Культурой». Я ответил, что с «Культурой» в моей жизни было так, как с лунной программой «Аполлон» в жизни американцев. Успех состоял не в том, что благодаря «Аполлону» Нил Армстронг поставил ногу на Луну, а в том, что человек смог наконец-то посмотреть на Землю издали. От всей души приглашаю вас в путешествие на Луну с помощью «Культуры» — не пожалеете.
Текст был опубликован в «Новой Польше» №9/2005.
